Flot3000

Автор: к. полит. н., ученый секретарь Центра исследований проблем гражданского общества, научный консультант Общественного комитета национальной безопасности Украины

Прим. «ФЛОТ2017». Предлагаем вниманию наших читателей фрагменты только законченной монографии авторства эксперта нашего проекта Алексея Полторакова «Безопасность государства и безопасность общества: специфика политического взаимовлияния в национальном и европейском контекстах». В монографии исследуется, как в современных условиях, по крайней мере в политическом измерении, происходит уже не только «размывание границы» между «внутренней» (национальной) и «внешней» (международной) безопасностью, а полноценный взаимный переход (и структурный, и функциональный). Анализируется, как «безопасность» как политико-политилогический феномен приобретает признаки принципиально нового системного качества.

Первопричина кризиса – известный конфликт
материального и духовного в человеке.

Владимир Вернадский (1863-1945)

Конец XX ст. остался в памяти человечества эпохой надежд на «конец истории» (Ф. Фукуяма) и поисков ответа на вопрос, назначено ли претвориться в жизнь мечте об «абсолютной» безопасности современного мира, о свободном политико-экономическом и социокультурном обмене между его локальными составляющими и единственном информационно-культурном пространстве.

В начале ХХІ ст. мировое развитие характеризуется структурной интеграцией рынков и экономик, функциональной унификацией всех сфер человеческой деятельности, в результате чего наблюдается системный переход всего общества в новое качество, характеризованное в терминах «постиндустриальности» (1). При этом изменения, которые вызываются масштабными процессами, носят глубинный характер и касаются всех сфер жизнедеятельности, ставят задание приведения к соответствию социально-политических параметров развития общества, усовершенствование его экономико-политической структуры, технологий государственно-политического управления.

Качественно новые международные вызовы, с которыми столкнулось в последние десятилетия человечество, кардинальным образом отличаются от проблем, которые стояли в повестке дня до недавнего времени. Масштабность и новизна изменений требуют от исследователей, которые занимаются научным анализом этих явлений, принципиального пересмотра (возобновления) категориального аппарата и методологической базы.

Результатом переосмысления новейших реалий стали концепты – «глобализация» (с преимущественно экономической «нагрузкой») и «постиндустриализм» (с преимущественно социальной «нагрузкой»). Трагические события 11 сентября 2001 г. в США насытили социальную (в первую очередь социально-политическую и, побочно, социально-психологическую) реальность «безопасностной» составляющей (2).

Все это требует рассмотреть проблематику современного «безопасноцентричного» общества через политико-системную призму.

Ключевыми политико-системными факторами развития «постиндустриального общества» исследователи (В. Иностранцев, М. Мертес и др.) определяют:
- сокращение расходов на военные потребности;
- развитие сектора социальных услуг;
- культуру, которая становится все более значимой сферой экономики;
- распространение на Западе (и в первую очередь в Западной Европе) ценностей постматериалистического характера.
По нашему мнению, эти акцентуализированные ведущими обществоведами векторы общественного развития определяют (как минимум, побочно) основной «политико-структурный» контекст осмысления безопасности как социально-политического феномена.

Частично соглашаясь с тенденцией некоторого сокращения военных расходов, следует указать на ее не более чем относительный (!) характер.

Резонансные теракты в наибольших городах США и Европы (Лондон, Мадрид) и сомнительные успехи «военных машин» (ориентированных на вооруженную борьбу с «традиционным» противником) в борьбе с терроризмом стали одним с достаточно ярких проявлений «упадка государства» (М. фон Кревельд) как ключевого субъекта индустриального общества, став таким образом своеобразным «доказательством» начала постиндустриальной эпохи в ее политическом измерении. Подобные обстоятельства, в частности, породили сомнение в эффективности государственных систем обеспечения безопасности граждан и стимулировали развитие «сектора услуг», ориентированного на обеспечение защиты, охрану и тому подобное. В результате бурными темпами стал развиваться «негосударственный сектор безопасности» (органическая составляющая сектора услуг), в котором откровенно доминирует именно «постиндустриальная» составляющая.

В контексте анализа социокультурной специфики политологической проблематики безопасности представляется резонной позиция В. Орлова. Последний, выделив фундаментальные тенденции классической теории постиндустриального общества, показал основную роль интеллектуального, компьютерного, «общего» или «научного» труда в современной социокультурной динамике. По мнению российского исследователя, «возникновение проведения материальных абстрактных структур», то есть информации в системах, компьютерах, технологии превращения материального в идеальные, осознанные формы, которые меняют характер культуры и порождают новые ее формы, требуют продвижения к созданию адекватной теории современного этапа развития цивилизации (3).

Действительно, техногенная нагрузка на окружающую среду (вспомним хотя бы аварию на Чернобыльской АЭС), «дополненная» перманентной угрозой масштабного противостояния типа «ядерной войны» или по крайней мере «силового» варианта «столкновения цивилизаций» (С. Хантингтон) на фоне развития «общества потребления» стали более чем убедительными аргументами «исчерпанности» модели культуры «индустриального образца», где доминировали стереотипы поведения, базирующиеся на гедонистических и эгоистичных ценностях.

Ряд масштабных социоэкономических кризисов последних десятилетий стимулирует переход к культуре нового образца, которую можно описать именно в терминах политической философии постиндустриального общества. Неотъемлемой составляющей подобной «постиндустриальной культуры» видится формирование своеобразной «культуры безопасности». Характерными ее особенностями можно считать:

Примат безопасности – как своеобразной социально-политической ценности, во имя обеспечения которой в жертву могут приноситься другие ценности – социально-гуманитарные (права человека), социально-культурные, социально-экономические (примат расходов на сферу безопасности перед расходами на социальную сферу).

Примат компонентов «мягкой безопасности» (soft security) над ее «жесткими» (hard security) составляющими и производная от этой тенденции к «гуманизации» и «гуманитаризации» безопасности. Самыми важными субъектами политики безопасности вместе с государством становятся, с одной стороны, человечество как целое, а с другой – отдельный индивид.

Глобальные угрозы (экологическая, демографическая, продовольственная), как и опасность тотального самоуничтожения человечества выходят за рамки отдельных стран и требуют общечеловеческого решения. В то же время отдельный индивид, который достиг в наши дни высокого уровня автономии, имеет возможность выбора средств для индивидуальной самозащиты – в первую очередь в эмоциональной и ментальной сфере.

В структуре безопасности доминирует «субъективный» (социально-психологический) компонент. Другими словами, в проблеме обеспечения безопасности акцент делается на «чувстве» безопасности (защищенности, уверенности и т.п.).

Можно частично согласиться с мнением социолога У. Бека в том, что человечество еще не вступило в эпоху постмодернизма (то есть мы продолжаем жить в «обществе риска» как новой форме индустриального общества). Однако в своем ценностном измерении современное общество переходит (а в определенных моментах уже полностью перешло) в своеобразную «новую систему ценностей», где постепенно начинают доминировать невещественные (характерные для индустриального общества) составляющие.

В свою очередь, английский социолог С. Бауман доказывает, что современное общество радикально отличается от всех предыдущих форм человеческого существования; один из основных его выводов гласит: «На [современной] стадии... мы вступили на территорию, которая никогда раньше не была населена людьми, – на территорию, которую культура в прошлом считала непригодной для жизни». Эта «непригодность для жизни» в окончательном итоге определяется для социолога тем, что сегодня потеряна прежняя сбалансированность между общественным и частицей, за счет которой поддерживалась стабильность социального порядка; современное общество в принципе не признает потребности в диалоге между общественным и частицей: «"частное" [сегодня] вторглось на территорию общественного, но никоим образом не для того, чтобы взаимодействовать с ним»; «"общественное" колонизируется "частным"; "публичный интерес" деградирует к любопытству к частной жизни "общественных деятелей".. [а] "общественные проблемы", которые не могут быть подданы подобной редукции, и вовсе перестают быть понятными» (4).

Так, в частности, Э. Гидденс (параллельно с С. Бауманом) утверждает, что мы живем в эпоху кризиса идентичности – виртуальный мир медиа разрушает «связь времен», навязывая человеку сенсации сегодняшнего дня, вынуждая забыть о прошлом и не думать о будущем.

З. Фрейд в труде «Недовольство культурой» (1930), подметил, что «цивилизованный человек променял часть своих шансов быть счастливым на определенные элементы безопасности». Сейчас вместе с У. Беком можно обратить внимание на то обстоятельство, что процесс модернизации общества, который начался вместе с индустриализацией, уже породил новые социальные конфигурации – «общество риска», в котором изменяется качество общности, а движущей силой становится безопасность: «Движущую силу классового общества можно выразить одной фразой: "Я стремлюсь есть!" Движущая сила общества риска выражается фразой: "Я боюсь!" Место общности потребления занимает общность страха» (5).

По мнению многих обществоведов, понятие риск, безопасность, опасность, страх – одни из главных аналитических конструктов социального знания, важных для понимания современности и «поздней современности» (6). «Постиндустриализм» приводит к тому, что эти угрозы начинают приобретать все более социально-политический характер. Преступность (как угрозу безопасности преимущественно социально-экономическую) и терроризм (как угрозу преимущественно социально-политическую) можно охарактеризовать как ключевые из глобальных угроз «поздней современности», а страхи перед ними – как типичные для нее социально-политические и социально-психологические страхи.

С другой стороны, в своем политико-экономическом измерении ключевая антропологическая проблема «постиндустриального общества» заключается в том, что в прошлое уходит концепция человека-«гражданина» – откровенно доминирует концепция человека-«потребителя». Подобно жителям Телемского аббатства (из романа Ф. Рабле), человек «общества потребления» (7) видит свое единственное «обязательство» в ведении гедонистической, приятной жизни. Как афористически отметил Ж.-Ф. Лиотар, «мир превратился в состав потенциально интересных объектов, и задача заключается в том, чтобы выжать из них больше всего интересного». Политическая угроза подобных трансформаций заключается в потенциальном распаде гражданского общества, потере социально-политических связей, отсутствии интереса к политике (что давно замечено С. Бауманом) и деструктивных формах протеста. Все это размывает политические институты: классы, партии, идеологии (как формы институционализации политической активности). Как отмечают исследователи (У. Бек, М. Мертес и др.), в современных западных демократиях партийные центры теряются в догадках по поводу растущей части «переменных избирателей», которые на каждых выборах голосуют по-новому: из-за них политические перспективы становятся непредвиденными. Если всего несколько десятилетий назад т.н. «кочевой электорат» составлял не более 10%, то в начале XXI века – достиг 40%, превращаясь таким образом в решающую электоральную силу, наиболее уязвимую для влияния сомнительных технологий, популизма и т. п.

С одной стороны, в развитых странах мира сегодня в среднем на выборы приходит до 53% (едва более половины!) избирателей (из них все меньше – молодые). Не менее показательным является «размывание» традиционных политических партий, превращение их из политически-ориентированных (на получение и сохранение власти) сил в объединения социально-ориентированные (на получение и сохранение общественной поддержки).

С другой стороны, наблюдается – особенно в условиях масштабного геоэкономического кризиса – рост протестных настроений, что политически проявляется в поддержке радикальных политических сил, а также усилении социальных настроений шовинизма и ксенофобии. Более чем показательным является «количественный» рост и «качественная» активизация социально-политических актеров и идеологий «контр-культурного характера» (начиная с антиглобализма и заканчивая неоанархизмом). Можно вспомнить, что еще в 1930-х гг. поэт Томас С. Элиотт в статье «Мысли после Ламберта» утверждал, что основной конфликт эпохи (современной ему) – не противоречие мировоззрений, а конфликт между верой и разочарованием как особенным духовным состоянием. Нетрудно увидеть, что с течением времени этот конфликт явно не смягчился – скорее наоборот, приобрел новые формы, зацепив практически все сферы человеческого бытия – начиная от духовно-эмоциональной и заканчивая материальной.

В современном обществе под воздействием вышеописанных рисков существенные изменения испытывает процесс социально-политического воссоздания в целом. Старые политико-системные механизмы в нем теряют свою эффективность, тогда как новые еще не сформировались. Затяжной характер нестабильности, углубление противоречий и неопределенность конечной цели суживают воспроизводительный потенциал социально-политических систем, ограничивая его преемственностью старого отживающего опыта. Таким образом, политико-системные тенденции развития современного общества способствуют воссозданию и эскалации рисков.

Вместе с тем, потребность в расширенном социально-политическом воссоздании (как политизации новых сфер общественной жизни, так и дополнении «классической» политики новыми, «нетрадиционными» элементами) в условиях социально-политической неопределенности, связанными в первую очередь с разочарованиями от «демократии», становится ключевой предпосылкой возникновения нового политико-системного типа риска.

Вместе с угрозами, в нем содержится также своеобразный источник развития. Учитывая особенную роль политики как сферы общественного воссоздания, риск можно считать одним из сущностных свойств всей социально-политической системы, а «кризисность является неотъемлемым признаком современного трансформационного процесса» (8). Риск – это всегда шанс выиграть, но и опасность проиграть (9). Современному обществу более свойственно стремление к новому, неизведанному, и оно меньше рефлексирует по поводу возможных последствий, а потому смелее идет на риск. Не случайно «профиль риска» (Э. Гидденс) в моделях политического, экономического и т.п. поведения становится сегодня системной характеристикой. Процесс же становления и развития постиндустриального общества, несомненно, протекает в условиях, свойственных «обществам риска».

Можно утверждать, что в третьем тысячелетии проблема обеспечения безопасности как проблема социально-политического характера все больше дополняется социально-культурной составляющей. Это связано как с процессами становления и развития «постиндустриального общества» (или «общества риска» по У.Беку), так и с осложнением социально-политической жизни. Самыми важными субъектами социальных отношений политико-системного характера вместе с государством становятся, с одной стороны, человечество как целое, а с другой – отдельный индивид. Глобальные угрозы (экологическая, демографическая, продовольственная), как и опасность тотального самоуничтожения (или «вырождения») человечества выходят за рамки отдельных стран и требуют общечеловеческого решения. Основным социальным институтом, который занят обеспечением безопасности в современном обществе, остается национальное государство. Вместе с тем, бурными темпами растет и развивается феномен «приватизации» насилия и безопасности. Такие феномены, как «частные армии», почти окончательно уничтожили границу между ключевыми компонентами безопасности: военно-политической (государство), политико-экономической (бизнес) и социально-политической (общество).

Культура современного общества имеет высокий уровень напряженности, нестабильность, жизненная динамика вынуждает человека адаптироваться к существующим условиям. В такой ситуации безопасность становится одним из высших благ.

Все многообразие противоречий, которые возникают в процессе социально-политического развития общества современного типа и усиливающих факторы риска в его среде, в своем политико-системном измерении, можно в первом приближении свести к трем основным группам.

Во-первых, противоречия, связанные с неравенством социально-политического статуса ключевых субъектов (особенно негосударственных) и перспектив их социально-политической мобильности, как во «внутреннем» (структурном), так и «внешнем» (системном) аспектах.

Во-вторых, противоречия, обусловленные характером взаимодействия основных социально-политических актеров с политико-социальными институтами как главными источниками неопределенности и рисков в современном обществе.

В-третьих, противоречия, вызванные социокультурными особенностями социально-политических субъектов, которые формируются на стыке разных «эпох» – традиционной (индустриальной) и современной (постиндустриальной), а это порождает ценностно-нормативную неопределенность в политической и смежных сферах общественного бытия.

Отмеченные противоречия политико-системного характера являются, с одной стороны, детерминантами целого ряда ситуаций рисков в социально-политическом развитии, а с другой – выступают в качестве первоисточников конфликтов между отдельными индивидами, обществами и государствами.

Кроме этого, определение категории безопасности трансформировалось в измерениях политического сознания. Это позволяет утверждать, что одним из ключевых вызовов безопасности современности является «размывание границ политики» (У. Бек). Невзирая на то, что политическая ценность социальной безопасности признается всеми, постоянно возникают новые социально-политические (политико-идеологические и др.) представления о том, что это такое, каковы социально-политические границы безопасности, каковы ее политико-системные параметры и тому подобное.

Примечания

1) Мы использовали для описания характерных особенностей современных социальных реалий наиболее распространенный термин «постиндустриальное общество», хотя вместе с ним для описания современных общественных реалий активно употребляются также такие термины, как «индустриальное общество» (Р. Арон), «открытое общество» (К. Поппер), «супериндустриальное общество» (Е. Тоффлер), «информационное общество» (Г. Кастельс, П. Химанен), «технотронне» (Зб. Бжезинский) и другие. Имея в виду почти то же, каждое из подобных определений обычно освещает ту сторону сложной проблемы очерчивания реалий, на которой делает акцент или по крайней мере уделяет основное внимание автор такого определения. Так, например, Дж. Белл употребляет термин «постиндустриальное общество» вместе с термином «информационное общество».

2) Глобализацию – в первом приближении – мы видим в качестве преимущественно экономико-системной компоненты общественного развития, что, в свою очередь, имеет своеобразное измерение «безопасности».

3) Орлов В.В. Постиндустриальное общество и Россия // Философия и общество.– 2003.– №3. – С.88.

4) Бауман З. Индивидуализированное общество – М., 2005.

5) Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. – М., 2000. – С.60.

6) Кузнецов В.Н. Культура безопасности: социологическое исследование.– М., 2001.– С.10-11. Яновский Р.Г. Глобальные изменения и социальная безопасность. – М., 1999. – С.5-38.

7) В рамках подобного конструкта «индустриальное общество» можно приблизительно очертить как «общество производства».

8) Канцелярук Б.І. Наукове пізнання у «викликах» часу // Дослідження світової політики: Зб.наук.праць – К, 2003. – Вип.24. – С.4.

9) Вспомним подход Дж. Кеннеди: «Слово "кризис", написанное на китайском, состоит из двух иероглифов: один означает "опасность", второй – "благоприятная возможность"».