Казачество и Русский мир
Олег Неменский, Перспективы
Идентичность и идеология казачества, населяющего сопредельные земли РФ, Украины и Казахстана, становится полем борьбы, исход которой может решающим образом повлиять на судьбу некогда общерусского Юга, его национальное и геополитическое будущее. Какие процессы развиваются в казачьей среде и что они сулят России? Какие проблемы встают перед Москвой после революционного решения о признании казаков не социальной группой, а отдельным субэтносом? Что нужно, чтобы сделать казачество опорой российской государственности и консолидирующим фактором на постсоветском пространстве? Анализ всех этих вопросов – в исследовании слависта и политолога Олега Неменского.
Окраины большого восточнославянского мира породили различные формы местных культурных традиций, которые в наше время осмысливаются подчас в категориях этнического своеобразия и национального самоопределения. Одной из таких окраин является регион за хребтом Карпатских гор, другой – колонизованная славянами Степь. Признание русинской национальности со стороны России [1] можно было бы воспринимать как сознательный шаг, совершённый в контексте нарастающей напряжённости и даже враждебности в российско-украинских отношениях: этнический сепаратизм русинов грозит не просто автономизацией Закарпатья, но и подрывом всей государственной и идеологической структуры Украины. Однако параллельно с этим, и также при подведении итогов всероссийской переписи населения 2002 г., Россия признала ещё одну восточнославянскую этничность, актуальную уже не только для Украины, но и для самой РФ. Речь идёт о казаках. Они признаны не отдельной национальностью, а субэтносом русского народа, однако сенсационно уже само признание казачьей этничности.
Идеология казачьего народа имеет довольно давнюю историю и во многом подобна русинской - здесь также говорится о «четвертой ветви» восточного славянства, наряду с русскими, украинцами и белорусами. Однако если русины даже в официальной украинской историографии рассматриваются в этнических категориях (но только как субэтнос украинцев), то признание казачьей этничности носит гораздо более революционный характер: казачество в русской общественной мысли и праве традиционно воспринималось как социальная группа, но ни в коем случае не как народность. Новый подход, провозглашённый Москвой, может по-новому направить процессы этнической и национальной консолидации и в Юго-Восточной Украине, и – в ещё большей степени – на Юге России. Признав однажды существование этнического меньшинства, далее необходимо уже с ним считаться: его защищают не только законы страны, но и международное право. Особенно это оказывается значимым теперь, когда косовский прецедент довольно определённо продемонстрировал реальный приоритет в современных международных отношениях права на самоопределение над правом на территориальную целостность.
Всего казаков в России насчитали 140028 человек, хотя назвало себя таковыми несколько больше – 140292 человека. Те 264 казака, которые определили своим родным языком украинский, калмыцкий, башкирский или бурятский, были отнесены к соответствующим национальностям, русскоязычные же выделены в особый субэтнос русских. В использовании «казачьего» языка не был замечен никто, но это не помешало признать существование такого народа. В главе «Национальный состав населения» выделен в отдельную графу со своим номером - 125.
Прежде казачество отождествлялось с определённым социальным слоем (а реестровое казачество в старой России – сословием), характеризуемым специфическим родом деятельности по защите южных окраин страны, хотя у некоторых советских этнологов (в том числе у Ю. Бромлея) встречалось определение казачества как «этнографической группы русских». Выдвигалась и версия о неславянском, предпочтительно половецком происхождении казаков. Так, Л.Н. Гумилев возводил казаков к крестившимся половцам с сильным хазарским элементом. Нередко учёные указывают на разнородность групп казаков, особенно в плане этнического происхождения, ведь Степь всегда представляла собой своего рода «этнический котел», и это её свойство только усиливалось по мере проникновения туда славянского элемента. Среди теорий происхождения казаков, помимо славянской колонизации, весьма популярны версия их тюркского происхождения (славянизированные и принявшие православие тюркоязычные кочевники), а также приписывание им скифо-иранских корней, особенно актуальное в связи с арийской тематикой. Подобные теоретизирования направлены либо на доказательство общности казаков и русских как одного народа, либо на максимальное отделение казаков как народа с особым этногенезом. И вот впервые за всю историю особое этническое происхождение казачества признано официально.
Впрочем, уже в законе 1991 г. «О реабилитации репрессированных народов» казачество было названо одним из таковых, как и в постановлении Верховного Совета РФ «О реабилитации казачества» (июнь 1992 г.). В изданной в 1994 году энциклопедии «Народы России» казакам была посвящена отдельная статья. Как «исторически сложившуюся культурно-этническую общность граждан, имеющих определённые территории проживания, самобытные традиции культуры, традиционные формы одежды, хозяйственный уклад и исторически сложившиеся взаимоотношения с государством» определял казачество отклонённый Госдумой 23 мая 2003 г. проект закона «О российском казачестве».
24 сентября 2002 г. государственная комиссия под председательством премьер-министра М. Касьянова приняла решение о включении казаков в предварительный список национальностей для проведения переписи, однако это оставляло открытым вопрос об их признании. В 2003 г. Г. Трошев, назначенный тогда советником президента по делам казачества, на вопрос о том, считает ли он казаков народом, чётко ответил: «Нет! Это неправильно. Все равно что назвать народом рабочих или колхозников. Все мы – казаки, рабочие, крестьяне и интеллигенция – народ русский» [2]. Против признания казачьей национальности выступал и Институт этнологии и антропологии РАН. Его директор В. Тишков в связи с этим заявлял: «В этой ситуации наша позиция – не признавать казаков как отдельную этническую общность» [3].
Впрочем, политика Кремля в отношении казачества крайне непоследовательна: в принятом уже в 2005 г. законе «О государственной службе российского казачества» под казачеством понимаются только «граждане Российской Федерации, являющиеся членами казачьих обществ» (которые суть «добровольные объединения граждан в форме некоммерческой организации»). Признание казачества субэтносом как раз накануне принятия этого закона оказалось как бы забыто. 3 июля 2008 г. президентом РФ Д. Медведевым была принята новая «Концепция государственной политики Российской Федерации в отношении российского казачества». Однако и там речь идёт в основном о создании «условий для возрождения государственной службы российского казачества». Не говорится ни о возрождении национальных традиций казачества, ни о национальном принципе отбора в казачьи войска, не говоря уж о территориальной реабилитации.
* * *
Концепция отдельного «казачьего народа» имеет давние корни, и довольно богатую интеллектуальную и политическую традицию. Поэтому свершившееся признание – результат длительного процесса и, несомненно, историческое завоевание так называемого «казакийского» движения. Эта концепция разрабатывалась рядом мыслителей ещё в XIX в. и стала особенно актуальной политически в период Гражданской войны, когда были сделаны попытки создать на её основе независимые государства на территории войск Донского и Кубанского. Уже 20 октября 1917 г. Войсковой Круг постановил считать Донскую землю независимой республикой «впредь до образования в России порядка, приемлемого для казаков». 18 мая 1918 г. принимаются Донская Конституция, Декларация о независимости, а в сентябре Круг 4-го созыва утверждает проект Основных Законов Всевеликого Войска Донского как самостоятельной державы. «Впредь до образования, в той или иной форме, единой России Войско Донское составляет самостоятельную демократическую республику, мною возглавляемую», – писал атаман П.Н. Краснов в «Декларации Войска Донского». В дальнейшем он открыто ставил своей целью перевести гражданскую войну на землях Юга России в казачью народно-освободительную войну: «Путь спасения Дона лежит в окончательном его отделении от матушки-России». Около двух лет казачьи государства воевали с большевиками, а 9 января 1920 г. постановлением Верховного Круга Дона, Кубани и Терека была создана Казачья Федерация, которую Красная армия покорила весной того же года.
Неудачи первых попыток достижения политической независимости от Москвы лишь подстегнули развитие казачьего сепаратизма в среде эмигрантов. В 1920-х годах в Праге вокруг историка и генерала И. Быкадорова возник кружок единомышленников, поставивший своей главной целью «организовать движение в целях закрепления идеи единого казачьего государства – Казакии – и подготовить её осуществление путем организованной пропаганды». В так называемое Вольно-казачье движение тогда вошли известные казачьи публицисты, историки, общественные и военные деятели. Некоторые из них еще до революции работали в казачьих журналах «Голос казачества» и «Кубанский казачий листок». Отделения этого движения стали возникать и в других странах, а 10 декабря 1927 г. в Праге вышел первый номер журнала «Вольное Казачество – Вильне Козацтво». Его издание взялась тогда финансировать Польша. К середине 1930-х годов в движении произошёл раскол, в 1934 г. оформилось «Центральное Правление Вольного Казачества – Казаков-националистов» со своим печатным органом, журналом «Казакия». Казакийство смогло стать заметным явлением в эмигрантской среде по всей Европе и Америке и пережить ХХ век. В последнее время за рубежом издавались газеты и журналы «Казак» (преемник «Вольного казачества», Франция), «Казакия» (Германия), «Казачье единство» (Франция), «Казачья жизнь» (орган Казачье-Американского Народного союза, США) и ряд других.
Одним из значительных успехов движения стало упоминание Казакии в законе США «О порабощённых народах» (P.L. 86-90, Captive Nations Week Resolution [4]. Approved July 17, 1959), действующем до сих пор. Напомню, из его перечня «угнетаемых русскими народов» уже «освобождены» почти все, кроме как раз «Казакии», Северного Кавказа и «Идель-Урала». По этому закону оказывать всемерную поддержку казакийцам должен не только специально созданный для этого «Американский комитет освобождения народов России» («National Captive Nations Committee» – NCNC), но и вся исполнительная власть США. Джордж Буш-младший, к слову сказать, старательно выполняет общественно-значимую часть этого закона: последняя неделя июля по-прежнему официально провозглашается «неделей порабощённых народов». Так как в законе речь идёт только о народах, «порабощённых русскими», то это неделя борьбы именно за развал Российской Федерации, и не в последнюю очередь – за «национальную независимость» казаков. На этом фоне официальное признание Москвой существования казачьего субэтноса выглядит особенно выразительно.
Главный тезис «казакийской» историографии основан на отрицании традиционного положения русской историографии о том, что казаки имеют бегло-холопское происхождение. Ставилась цель «доказать, что казаки не являются потомками беглых крепостных крестьян или отдельным русским же военным сословием, а что это потомки особого славянского племени востока Европы, равнозначащее <равнозначные> великороссам, украинцам и белорусам» [5]. При таком подходе вся история Юга России предстаёт в ином свете. Рисуется следующая картина. В середине XVII в. существовало два казачьих государства – Гетманщина и Войско Донское. Тогда же началось их подчинение Москвой. Гетманщина попала в зависимость от царя в результате войн за независимость с Речью Посполитой, а Дон – в результате подавления «национально-освободительного движения» против «русских агрессоров», которое возглавлял Степан Разин. В 1708 г. по приказу Петра I князем Василием Долгоруким был организован «первый массовый геноцид, осуществленный Российской империей против казаков». Так было подавлено «национально-освободительное восстание» Кондратия Булавина, и в результате ликвидирована автономия Дона. Тогда же Москва победила и стремившуюся к национальной независимости демократическую Гетманщину во главе с Иваном Мазепой, а ещё через полвека упразднила её. Подавлено было и «национально-освободительное» казачье движение Емельяна Пугачёва. Но основным средством «борьбы русских за уничтожение казачьего народа» стало то, что весь этот народ был записан в сословие, казаков заставили именовать себя русскими и «стёрли память о геноциде». Впрочем, самый масштабный геноцид казачества был осуществлён уже в ХХ в. большевиками.
Когда-то с развития подобной «казакийской мысли» начиналось украинское движение. Будущие «украинцы» и «москали» противопоставлялись как народы «степной демократии» и «царской воли». Тот же комплекс идей был актуализирован и в южнорусском казакийстве ХХ в. Казаки противопоставлены русским как народ не только с совершенно особым этногенезом, но принципиально отличающийся своими духовно-нравственными качествами. Боевой дух степи, воли и демократии как антитеза «характеру русских» воспевался идеологами казакийства в межвоенный период так же, как это делалось немного ранее националистами украинскими. Вот что можно найти в анонимной статье «Казачья нация. Тезисы национальной идеологии» [6]: «Дело еще и в том, что казак ныне обрусел, пропитался смирением, утратил способность быть «головой», самостоятельно мыслить и принимать решения в ответственных для него ситуациях». Такое положение называется следствием многократных актов геноцида казачества и общего его «порабощения русскими».
Главной проблемой, встающей за признанием казачьей национальности, является требование казаков о «территориальной реабилитации», на которую они получают право после признания их репрессированным народом по закону «О реабилитации репрессированных народов» от 26.04.1991. Годы жесткой политики «расказачивания» (начиная с 1919 г.) лишили казаков экономической базы традиционной жизни, уничтожили любые следы прежней самоорганизации. Земли казаков были разделены между различными союзными и автономными республиками, а также областями, границы которых не соответствовали прежним войсковым. 15 июня 1992 г. был издан Указ Президента РФ «О мерах по реализации закона РФ «О реабилитации репрессированных народов» в отношении казачества». В самом законе записано, что в отношении казаков «по признакам национальной или иной принадлежности проводилась на государственном уровне политика клеветы и геноцида», причём распространение определения «геноцид» на казачество специально уточнено (ст. 2 закона)! Однако на деле статусная неполноценность казачества по сей день не позволила реализовать нормы этого закона практически [13].
На своих землях казачье движение также сталкивается с трудностями. Ещё 1 декабря 1990 г. на Большом Совете атаманов в Краснодаре была принята «Декларация казачества России», а осенью 1991 г. было заявлено о создании целого ряда казачьих республик: Донской, Терской, Армавирской, Верхне-Кубанской. 20 ноября 1991 г. на Большом казачьем круге Юга России в Новочеркасске было провозглашено создание Союза казачьих республик Юга России (со столицей в Новочеркасске), претендующего на статус союзной республики. Однако ни тогда еще существовавший союзный центр, ни Российская Федерация эти инициативы принимать во внимание не стали. А надежды ранних 1990-х годов на совместную с кавказскими горцами «борьбу против Москвы» оказались тщетными – наоборот, началось противостояние с самими горцами.
Возникшая угроза потери Москвой контроля над огромными территориями Северного Кавказа многих приводила к мысли, что казачество сможет выжить только ценой отказа от единства с Москвой, путём военной самоорганизации. Такие идеи особенно распространились после подписания Хасавюртовского протокола, когда вытеснение нечеченцев из казачьих Наурского и Шелковского районов стало массовым и необратимым. Обычными были похищение людей и массовый угон скота горцами [14]. Разочарование в Российском государстве как защитнике оказалось главным источником сепаратистских настроений.
Хотя в последние годы такие опасения пошли на спад, они, тем не менее, по-прежнему подпитывают автономистское направление в казачестве. Как сказано в Декларации казаков Общественного движения «Вольная станица»: «Никакие силовые методы не остановят экстремист<с>ки-мусульманской экспансии – и только казачьи автономии, позволят России не обустраивать южную границу по реке Ока» (сохранены орфография и пунктуация цитируемого оригинала. – ред. сайта «Перспективы») [15]. В целом же в 2000-х годах бóльшая часть казачества склонна к признанию необходимости отстаивать свою территорию совместными силами с федеральным центром. С этим связана и относительная популярность у казаков государственнических идей.
Усложняет ситуацию ещё и то, что Москва не готова пойти на предоставление казакам права ношения оружия (а вопрос о вооружении казачества является одним из центральных), что ставит казаков в неравное положение с де-факто вооружёнными горцами и не дает возможности организовать самооборону. Следует иметь в виду, что межэтническая напряжённость в регионе постепенно нарастает. Южный федеральный округ является наиболее привлекательным регионом для трудовых мигрантов из стран СНГ и беженцев. По данным соцопросов, в ЮФО лишь около 3% населения оценивает отношения между различными национальностями как «добрососедские», почти половина указывает на наличие межнациональной напряжённости. Москва естественно воспринимается как виновница такой ситуации.
Ещё меньше цельности внутри самого казачества. Линии раскола и подчас даже вражды проходят не только между «казакийцами» и «русскими казаками», традиционно обвиняющими первых в том, что те «продались Западу» и «предали монархические идеалы», но и между «общественными» казаками и реестровыми, «красными» и «белыми», между «европейскими» и «азиатскими»… Расколы характерны почти для всех казачьих объединений современной России. Соперничают друг с другом и различные союзы казачьих войск.
Самый большой организационный раскол произошёл после принятия в 1996 г. указа президента РФ «О государственном реестре казачьих обществ в РФ». Казачьи организации тогда разделились на реестровые и нереестровые. Например, казаки Дона разделились на реестровое Войсковое казачье общество «Всевеликое войско Донское» во главе с В.П. Володацким и Международный казачий союз «Всевеликое войско Донское» во главе с Н.И. Козициным. Первое сформировано согласно указу президента, второе (впрочем, довольно малочисленное) – по закону об общественных организациях [16]. Подобные разделы произошли и в других казачьих землях. При этом сами правила принятия в госреестр и статус реестровых казаков (отсутствие этнического критерия при записи, ограничение в возможной политической деятельности, налагаемое на госслужащих, неопределённость в вопросе об обязанностях и т.д.) лишь множат внутренние противоречия и линии расколов.
Впрочем, дальнейший ход дел с утверждением статуса этнического меньшинства, обладающего правами на реабилитацию в качестве репрессированного народа, несколько затормозился. Казакийство очень болезненно пережило результаты переписи, показавшие относительную слабость социальной базы для развёртывания широкого национального движения на Юге России. Несмотря на настрой большинства атаманов, бóльшая часть рядового казачества сохраняет приверженность русскому самосознанию и российскому патриотизму.
Деятельность умеренных казачьих активистов на общероссийском уровне свелась в современных условиях к отдельным акциям, призванным изменить массовые представления о тех или иных событиях прошлого. Одной из таких акций стала кампания за реабилитацию Петра Краснова, казнённого в 1947 г. за организацию казачьих формирований вермахта. Импульсом для широкой общественной дискуссии по этому вопросу стало установление, а потом и тайное разрушение памятной плиты казачьим генералам, служившим III Рейху, на кладбище у церкви Всех Святых вблизи станции московского метро «Сокол». В конце 2007 г. с инициативой реабилитации Петра Краснова выступили донские казаки, что было поддержано и официальным обращением атамана Всевеликого Войска Донского В. Володацкого. Впрочем, конкретных результатов эта кампания пока не принесла. Решение отказать Краснову в реабилитации принял и Совет атаманов ВВД.
Это же касается и запорожского казачества, которое всё больше проявляет интерес к общим процессам в казачестве России. «Казаки Дона, Запорожья, Кубани и Терека представляют собой единый национальный организм, со своими особенностями в общей для всех культуре, обычаях и истории. Собственно ту национальную систему, которая и является нацией», – утверждается в статье «Казачья нация» [22]. Особые отношения, которые связывали казаков Кубани и Запорожья и были в период Гражданской войны сильным фактором местного сепаратизма, отошли в прошлое, и всё же это родство играет большую роль в идеологическом структурировании казачества. И если у кубанцев это придаёт их движению несколько украинофильский оттенок, то у запорожцев, наоборот, – русофильский. Само Запорожье стало одним из самых пророссийски настроенных регионов Украины, и общая с российским Югом казачья идентичность здесь оказывается востребованной по-новому.
При этом для Востока Украины сейчас ещё больше, чем для Юга России, характерен рост собственно казачьего самосознания, противопоставляемого украинскому и не отождествляемого с русским: всё больше людей гордо называют себя «казаками по национальности», отрицая свою принадлежность к другим восточнославянским народам. Процесс этот стихийный и мало связан с распространением собственно казакийской идеологии. Позиции последней в Запорожье очень слабы, да и её антирусский пафос неактуален. Происходит постепенный отказ Юго-Восточной Украины от украинского национального проекта, и образующийся вакуум ждёт заполнения. Казачье самосознание здесь раскрывается по-новому. Но украинское казачество до сих пор не имеет своей нормативно-правовой базы, не говоря уже о принципиально невозможном признании казаков официальным Киевом в качестве особого субэтноса или нацменьшинства. В отличие от великороссов, для украинцев былое казачество Запорожья и Гетманщины – не вариация их этничности, но её основа.
Фактически Россия и Украина сейчас соревнуются за казачество. Соревнование проходит очень вяло, так как ни Москве, ни Киеву до казачества попросту нет дела. Однако исход этого соревнования будет иметь решающее значение для судьбы региона, для его национального и геополитического будущего. Русофильский настрой украинского казачества по-особому освещает для России перспективы национальной политики на собственном Юге и в отношении Юго-Восточной Украины. Это же касается и Казахстана, территория которого включает прежние земли четырёх казачьих войск, в том числе существующего с XVI в. Уральского (Яицкого). Сейчас казаки Казахстана являются самой организованной и массовой пророссийской силой на севере и востоке этой страны, активно выступая за автономизацию казачьих земель (с преобладающим русским населением), а то и за отделение и возвращение в состав России [23].
Вот почему Москве стоило бы не уничтожать и не «задабривать» поспешными подарками казакийское/казачье автономистское движение, а попытаться сделать его своим. Стоит ли отдавать казачество на откуп антироссийским силам? Возможно, русофильский настрой Запорожья и всей Юго-Восточной Украины способен придать казачьему движению новый акцент и изменить его вектор, а также сыграть немалую роль в формировании местной патриотической идеологии, потребность в которой [24] стала в последнее время особенно ощутимой.
Современной казачьей идентичности свойственно явное преобладание территориального компонента, позволяющее почувствовать себя казаком любому, кто осознал, что он родом с «казачьих земель». Важен и такой аспект казачьего движения, как его убеждённая преданность православию и Московскому патриархату. Это свойственно и российским казакам (даже убеждённым казакийцам), и украинским, имеющим за спиной длинную историю защиты православия в борьбе с унией, что легко конвертируется в противостояние «западенской» идеологии на современной Украине. Украинское казачество озабочено и защитой русскоязычного населения страны.
Но такая работа имеет смысл только при изменении характера казачьего национализма по примеру русинства, когда акцент делается на местном культурном и историческом своеобразии, но одновременно признаётся вхождение народа в большие этнические общности – русскую и славянскую. Утверждению такой модели могут помочь и нововведения в российской «этнической процессуальности» (термин В. Тишкова): при подведении результатов переписи населения признавалась возможность множественной идентичности по линии вертикальной групповой иерархии. При этом, к сожалению, проводить такое определение не дозволялось самим гражданам, а ответы вроде «русский казак» признавались, как уже было сказано, «горизонтальной двойной идентичностью» и попросту не учитывались. Между тем доведение до сознания граждан модели тройной этносамоидентификации (славянской, (обще)русской и – казачьей, русинской, великорусской, белорусской и т.д.) с упором на региональный компонент самосознания может принципиально изменить сам «дискурс национальности» в России, став основой для формирования новой этнополитической карты постсоветского пространства.
Традиционное выделение трёх основных направлений в казачьих политических настроениях («общероссийский (русский имперский) патриотизм», «автономизм» и «казакийство» [25]) отражает, по сути, три национальных проекта: это идентичность российской нации, региональная идентичность внутри русского народа и – особая национальная (нерусская) идентичность. Если учесть, что проект «российской нации» предполагает часто подчёркиваемую «многонациональность», то можно сказать, что первый и третий варианты друг с другом совместимы. Внутри единой «российской нации» может быть и такая национальность, как казаки (причём они вполне могут рассматриваться и как неславянский по этногенезу народ [26]), а единственное ограничение, которое ставит казакийству российская нация – это запрет на создание независимой Казакии.
И только один вариант из трёх – а именно второй, обозначаемый как «автономизм», – сохраняет казаков как часть русского народа. В данном случае речь идёт не о политическом, а об этническом автономизме. Именно такой вариант подразумевает тройственную этническую идентичность «славяне – русские – казаки». Триада, подобная русинской: «славяне – русские – русины». Такая тройственная самоидентификация могла бы примирить русское и казачье население Южного федерального округа. Кроме того, такое понимание казачества могло бы стать мощным источником регионального патриотизма общерусского Юга (поверх нынешних границ Украины, России и Казахстана), лишь укрепляя единство Руси в её многообразии.
России нужна программа по целенаправленному и управляемому возрождению и структурированию казачества, восстановлению систем его жизнедеятельности и форм идентичности. Только тогда появится шанс не сдать казачество антироссийским и антирусским силам, но сделать его опорой государственности и важным козырем в политике России на постсоветском пространстве.
Примечания
