Flot3000

9—10 декабря в Москве проходил Форум Европейских и Азиатских Медиа — 2009, организатор которого — РИА «Новости» — пригласил в Москву 150 главных редакторов СМИ из 14 постсоветских государств (не приехали только представители Туркмении). Сегодня мы публикуем одно из наиболее интересных, на наш взгляд, выступлений — известного российского эксперта по проблемам безопасности Сергея МАРКЕДОНОВА, состоявшееся 9 декабря 2009 года.

Сергей МАРКЕДОНОВ, политолог, кандидат исторических наук, г. Москва:

До октября нынешнего года я был заместителем директора Института политического и военного анализа. Поскольку в октябре мое сотрудничество с институтом закончилось, я остался политологом — естественно, этого звания никто меня не лишил — кандидатом исторических наук и преподавателем не самых последних московских вузов — РГГУ и МГУ. Собственно, в этом качестве я себя и буду презентовать.
Сергей Маркедонов, фото РИА Новости с сайта rian.ru

Я хотел озвучить несколько тезисов и соображений по поводу безопасности в Евразии.

Думаю, где-то даже символично, что мы собрались именно в декабре обсуждать эти вопросы, проблематику безопасности — так как вчера исполнилось 18 лет с дня подписания Беловежских соглашений. Для кого-то это сговор, для кого-то — геополитическая катастрофа, для других — обретение свободы от «империи зла» и так далее. Масса есть подходов и концепций.

Как мне кажется, задача эксперта — попытаться достаточно холодно показать, в каком направлении мы в течение 18 лет двигались, и какие результаты получили.

Я хочу оттолкнуться от прозвучавшего здесь тезиса — какое пространство мы все-таки представляем и как его попытаться идентифицировать.

Потому что с 1992 года с легкой руки литовско-российского политолога Альгимантаса Бразаускаса пространство называлось постсоветским.

Оно фиксировало некий переходный статус. Мы освободились, отошли от советского состояния, сформировалось пятнадцать независимых государств — каждое со своими интересами, которые даже не всегда понимались. Интересы формулировались по ходу игры, определялись друзья, союзники, внутренние проблемы. Какие-то были унаследованы с советских времен… Называли также наше пространство «ближним зарубежьем», имея ввиду, что с распадом Советского Союза история-то не заканчивается.

На самом деле, 18 лет назад мы были слишком наивными, когда посчитали, что с распадом СССР, собственно говоря, все завершилось. А начался более интересный процесс — вместе с распадом СССР — процесс формирования наций и государств.

Оказалось, что быть в составе СССР — Украине, Азербайджану, Грузии и даже России — это не то же самое, что быть независимыми государствами. Без ЦК в Москве, со своей внешней политикой, со своей легитимностью. И еще надо помнить о том, что нация — не в этническом, а в политическом смысле, говоря словами Эрнеста Ренана — это ежедневный плебисцит, и этот плебисцит надо выигрывать.

Надо доказать своим гражданам, что в этом новом независимом государстве им будет комфортней и привлекательней, чем в большой советской коммунальной квартире, по образному выражению литовского большевика Юозаса Варейкиса… Доказывать это было очень сложно, это был противоречивый процесс, который сформировал 8 вооруженных конфликтов на территории бывшего СССР. Эти конфликты по-разному решились или были подморожены, решены промежуточно. Сформировались свои побежденные и победители, и те, кто жаждет реванша.

Процесс распада СССР в итоге затянулся. Он не закончился, на мой взгляд, как исторический процесс и сегодня тоже.

В прошлом году мы увидели признание Абхазии и Осетии — это нарушение важнейшего принципа тех правил, которые условно можно назвать «беловежским национализмом». Что такое Беловежские соглашения, уже мало, кто их помнит. А это 14 статей, самая важна из которых — это 5-я статья, которая говорит о том, что те границы, которые формировались большевиками на глазок, на карандаш в советское время — являются межгосударственными.

Было наивно считать, что вот так — по 15 нарисованным границам — и распадется СССР. Это было бы, наверное, замечательно в теории, но на практике все оказалось гораздо сложнее.

В 2008 году сформированы новые прецеденты. Я не говорю сейчас — плохо это или хорошо — это не моя задача, я не политик, я эксперт, я это фиксирую. Принципы Беловежского соглашения нарушены. Мы начали формирование нового статус кво. И он касается не только Южного Кавказа, а всего постсоветского пространства.

Помимо изменения принципов «беловежского национализма», появилось за 18 лет много новых вводных, которые ставят под вопрос сам термин «постсоветское пространство» или «ближнее зарубежье». Мы должны искать новые термины, поскольку за это время произошла серьезная фрагментация того, что мы называем постсоветским пространством.

Произошла интернационализация постсоветского пространства. И я не стал бы говорить, что это только конкуренция США и России.

Поверьте человеку, работающему «в поле» не первый год — вот этого выбора между США и Россией на постсоветском пространстве нет. Это во многом конструкция искусственная. Когда-то один высокопоставленный казахстанский чиновник сказал мне: «Две трубы лучше, чем одна». Вот это лучше всего передает подход любой постсоветской страны к внешней политике. Она (внешняя политика) должна быть, и должна быть диверсифицированной. С НАТО получится? — замечательно...

Возьмите ближайшего союзника России — Армению. Военный союзник, член ОДКБ (Организация договора о коллективной безопасности — ред.), наблюдатель в ЕврАзЭС, а с Азербайджаном вместе идут нога в ногу по натовской программе. Почему? — Ну, а зачем, извините, если я армянский дипломат, я буду отдавать тему НАТО Баку на монополию? Я заставлю НАТО сделать сложный выбор или не делать его вовсе, так как это мой национальный интерес.

Мне кажется, мы упустили в Москве очень важный момент — произошло становление новых наций и государств. Нравится нам это или нет. И этот процесс во многом носит необратимый характер. Да, возможны, конечно, такие штуки как Абхазия и Южная Осетия, но в целом процесс набрал обороты. Нации и государства состоялись. И в Украине, и в Белоруссии, и в Грузии…

И все это может иметь разнонаправленные интересы. Это уже не тоска по советским временам, которая может существовать в культурном пространстве. Мы легко встречаемся с армянами, грузинами, смеемся над фильмом «Мимино», а наши дети не смеются. Они не понимают, например, анекдотов, которые связывали нас с любым представителем бывших советских республик. Это очень важный показатель. Да, в культурном процессе мы еще вместе, но политически, геополитически, экономически начинаем по-другому смотреть на эти процессы. Руководствуясь уже нашими принципами национального эгоизма.

Что очень сильно подсветила 5-дневная война? — Помимо нарушения принципа «беловежского национализма», она показала, что интеграционные процессы на постсоветском пространстве не шибко работают. Притом любые — пророссийские, антироссийские или «альтерроссийские».

Посмотрите на СНГ и ОДКБ. Были какие-то жесткие, четкие формулировки, что это такое было в августе 2008? — Нет, так как каждый думал о своих сепаратистских скелетах в шкафу, о своих национальных интересах. То же самое в ГУАМ, который, казалось бы, еще до августа 2008 позиционировал себя как серьезная альтерСНГ-шная структура.

И где был ГУАМ в августе? — Невзрачная резолюция Молдовы, общая резолюция Азербайджана, что лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным и т. д. Потому что у Азербайджана свой интерес, и смотреть на Москву грузинскими глазами он не может. Рубашка грузинская тесновата для Азербайджана. А армянская рубашка — не такая, как российская. Поэтому есть учет, прежде всего, своего фактора.

То же касается и Белоруссии, так как она не обладает российскими ресурсами, ядерного оружия нет и нет такого пространства. Зато она находится в Европе, это часть европейской географии. Как здесь поступить — так, чтобы суметь и с Москвой не поссориться, и с Европой не вступить в какую-то конфронтацию?

Итак, с одной стороны, национальный эгоизм, фрагментация. А если говорить об интернационализации — она очень разная. Это не только США, это Китай, если говорить о Центральной Азии, где ШОС (Шанхайская организация сотрудничества — ред.) — это очень важный инструмент. В том числе трансляции китайского политического влияния.

Мы (в этом контексте) можем говорить о Евросоюзе в целом и об отдельных странах ЕС. Совершенно очевидно, например, что польский интерес в Белоруссии и Украине будет совсем не тот, что в Узбекистане и Таджикистане. К Азербайджану этот интерес будет очень прагматичным, связанным с топливно-энергетическим комплексом, и т. д.

Можем посмотреть на позицию Франции и Греции, и увидеть, что здесь очень много разных нюансов, которые надо, как минимум, понимать — никто не призывает это все оправдывать, возвеличивать и т. д. Даже Новая Европа, если мы посмотрим на ее оценки событий 5-дневной войны и ее последствий, очень по-разному себя вела.

Процесс, когда Россия является локомотивом и двигателем интеграции на постсоветском пространстве, не закончился. Россия по-прежнему является главным толкачом этого — достаточно посмотреть на те проекты, которые Россия предлагала. Но здесь есть одно фундаментальное противоречие.

На мой взгляд, Россия очень долго пыталась представить СНГ — у представляла устами Путина на саммите в Ереване — инструментом цивилизованного «развода». Но развод не может ничего интегрировать.

Если семья распадается, задача — не допустить мордобоя хотя бы. Но вряд ли эта семья вдруг воссоединится на какой-то новой основе. И вдруг жена с мужем возьмут и полюбят друг друга с новой силой.

Разошлись. Значит необходимо искать какие-то новые инструменты для интеграции. Очевидно, что СНГ не очень этому способствует и подходит.

Он сыграл, безусловно, свою позитивную роль — и в процессе раздела ядерного оружия, и в процессе делимитации границ, в создании безвизового пространства, признании дипломов советского образца, и в льготной тарифной политике — до 2005 года по крайней мере

Но сегодня СНГ — это уже не та структура, с которой можно связывать будущее.

Посмотрите, в прошлом году создан прецедент выхода из него — Грузия вышла из СНГ, она работает по отдельным соглашениям, но в целом ее будущее не в СНГ. Возьмите Туркменистан — в 2005 году он без всяких 5-дневных войн заявляет о своем особом статусе ассоциированного члена. Возьмите ситуацию с Украиной — она вообще парадоксальна. Одна из стран, которая учреждала СНГ, подписывала Беловежские соглашения, до сих пор не ратифицировала устав СНГ. То есть вроде бы Украина и в СНГ, даже не то, что вроде бы, это один из отцов-основателей, но вроде бы и не в СНГ.

То же касается и других проектов. Если мы посмотрим на ОДКБ, то она имеет очень четкую центральноазиатскую привязку. Так как договор о коллективной безопасности, на базе которого через 10 лет возникла организация, появился как реакция на экспорт Афганистана в советскую бывшую Центральную Азию. Это огромная проблема для России. Но что означает для стран-членов ОДКБ безопасность, допустим, Армении, насколько она их беспокоит? А безопасность Белоруссии, допустим? Или российская безопасность в конце концов?

Мы хотя и самая крупная и самая сильная страна, но тоже имеем проблемы с безопасностью — притом новые, которые не были доминирующими в начале 90-х. Проблема сепаратизма у нас ушла, это не актуально. Но есть проблема радикального исламизма, которая пришла на смену этническому сепаратизму на Северный Кавказ. Да, пока эти структуры довольно раздроблены, но тем не менее, это серьезная сила, которая доставляет России серьезную головную боль.

Таким образом, главная проблема на сегодняшний момент — серьезным образом проинвентаризировать путь, который мы прошли за 18 лет, понять, что есть объективные процессы — это формирование наций и государств со своими идеологиями, своими легитимностями и национальными интересами. Никто же не говорит, что их надо брать на вооружение и защищать вместо российских, это глупый альтруизм, никому не нужный.

Но понимать некие коридоры возможностей нужно очень адекватно, дабы не было завышенных ожиданий и таких же разочарований. Нужны новые механизмы, нужно понять одну вещь, что, действительно, нация — это ежедневный плебисцит. И внешнеполитическое доминирование — это тоже плебисцит.

Надо быть интересными, а не плакать о том, что Европа со своим «Восточным партнерством» — достаточно слабым, сырым проектом — и США нас вытесняют.

Надо быть более привлекательными, тем более у нас есть пока еще эти инструменты — это и русский язык, и общее советское прошлое, прежде всего социокультурное присутствие, и взгляды на модернизацию, иногда не очень совпадающие с западными рекомендациями. Пока еще некие ресурсы есть. Но они должны вырасти в более серьезные предложения. Иначе постсоветское пространство будет и дальше фрагментироваться, поскольку процесс уже пошел, надо это очень четко понимать.

Надо также понимать, что в конкуренции разных проектов в этом постсоветском пространстве интернационализация — не обязательно зло, не обязательно вызов. Это очень искусственная дилемма.

Возьмите Приднестровье. Ну готова же Россия к формату 5+2, где она является страной-гарантом вместе с Украиной? — Блестящий опыт, блестящая площадка для конкретного взаимодействия именно в сфере безопасности. То же самое румынское направление. Возможно тут с Украиной вместе работать? — Возможно.

Карабахская проблема — работают же здесь вместе Россия, США и Франция? — Работают обновленные Мадридские принципы, подписанные с западными странами. Есть проблемы с Грузией, но это не катастрофа. Откроется, допустим, турецко-армянская граница. Очевидно, это лишит Грузию эксклюзивного статуса транзитера и заставит более бережно относится к российским рынкам, поменять повестку дня. Потому интернационализация — не всегда зло.

Иногда надо привыкнуть, что получение гарантированных 30% — лучше, чем «сорвать весь банк», и в результате остаться в нулях. Не только жесткая сила, но и мягкая должна играть свою роль. К сожалению, в России большой ее дефицит, в отличие от наших конкурентов и партнеров...

Источник: Большая Ялта

фото РИА Новости с сайта rian.ru