Flot3000

Автор: Андрей Кириллов (материал предоставлен «ФЛОТ2017» Крымским независимым центром политических исследователей и журналистов) 

Завершив боевое задание у берегов Грузии, группа кораблей российского флота возвращалась в Севастополь. Ракетный крейсер "Москва" величественно входил в бухту, на берегах которой его со слезами на глазах встречали простые горожане. Женщины, русские женщины были прелестны: обычная их холодность исчезла, а глаза светились торжеством и гордостью за своих мужчин. Флот пришел изрядно потрепанным, везли около десятка гробов.

Потом молодые офицеры в кругу семей делились впечатлениями. Они говорили, что под снарядами врагов чувствовали тревогу, но и замечательный подъем духа. Наедине с лучшими друзьями они рассказывали, как обращались к Богу, прося его вернуть их домой – на обстреливаемых кораблях было очень страшно. К счастью, удалось пресечь опасную попытку грузин добраться на своих катерах до судов сопровождения, груженных топливом и пресной водой: если бы те пошли на дно, пришлось бы сразу возвращаться на базу, не решив поставленных руководством задач. Команды сопровождающих судов, в основном украинцы тоже были очень рады, вернуться к семьям.

Так было присоединено очередное звено к долгой цепи «жертвенной истории черноморской военно-морской базы», «города русской славы», героической легенды, легендарного Севастополя, где живут герои, готовые умереть по приказу Родины, или, другими словами, многослойный, хорошо разработанный и живой российский военно-героический миф пополнился еще одним эпизодом. Диссонанс в общую картину вносит лишь то, что дело происходит в 21 веке – многим зрителям кажется, что история как-то слишком уж затянулась, хочется чего-то нового.

Вопрос с выведением российского флота из Севастополя нетрудно трактовать с юридической, политической, военной позиции, и все эти трактовки будут предметны и более или менее ясны – это плоть отношений, конкретика и цифры, тогда как предчувствия, убеждения и воля выводить корабли к 2017-м - это дух, зыбкий, противоречивый и часто непонятный самому субъекту процесса. Не есть ли уход из Севастополя крушением моего мира, не знак ли это, не метафора ли, не возмутятся ли предки, не проклянут ли потомки, что скажет Родина, обобщенная, персонифицированная, одновременно и вневременная, словно платоновская идея, и конктретнострадающая, как бердяевская душа? – все эти непростые вопросы раздирают сознания русских мальчиков, когда в нем поднимается этот новый «проклятый вопрос». Не есть ли это миссией нового поколения государственно-мыслящих россиян – сохранить Севастополь за собой? Не с такого ли поступка начнется всеобъемлющее возвращение величия? В конце концов, не есть ли все происходящее циничней игрой сил, желающих смерти России?

Если вы не предполагаете таких причудливых проблем, живущих и развивающихся в головах десятков тысяч севастопольцев и их соотечественников на материке, то ваше представление об этом городе будет фатально неполным. Подходя к некому русскому с желанием разрешить насущный военно-политический вопрос с общечеловеческими представлениями, в том числе, такими как формальная логика или, скажем, суть договоров, вы рискуете в очередной раз капитулировать после попытки разгадать загадочную русскую душу. В общем, никак не получиться сбрасывать со счетов понятия вполне иррациональные, но с которым русское самосознание живет не один век. Севастополь есть символ, сгусток смыслов и эмоций, величественный или смешной вне русской традиции – но внутри ее обладающий бесконечной глубиной. Качества палубных орудий, калорийность матросского борща или законы другого государства – все эта грубая эмпирика естественным образом меркнет на фоне такой глубины. Тут уж, используя старый армейский оборот, «пойдут на принцип».

Потому что по другому не получиться. Какой бы разнообразной и переполненной революциями не казалась российская история, ее внутренняя направленность оставались неизменной – это всегда была история расширения империи. И бритье бород боярам, и война с Наполеоном, и коллективизация – все эти мероприятия в конечном счете шли на пользу и без того необъятной, насквозь милитаризированной страны – на горе ее ближайшим соседям. В таком виде Севастополь предстает как идеальный проект империи – военная крепость, построенная на завоеванной земле, всегда грозящая всегда враждебному европейскому озеру – Средиземному морю, а еще и Стамбулу-Царьграду, где хранятся заветные ключи от проливов. Замечательным свойством русской военной памяти и поэтики является способность героизировать не только победы, но и поражения, и потому проигрыш в Крымской войне, таковым, в общем то не считался – большего внимания были достойны такие понятия как «стойкость», «характер русского солдата», «русская женщина на войне», «спасение флага», «слезы умиления» и проч. Русская сухопутная империя, распавшись куда позже ее морских коллег, переживает этот распад намного болезненнее, так как кроме идеи расширения и подчинения у нее в общем то, ничего и нет. Еще межконтинентальные ракеты.

Когда русский военный дух пытается сочетаться с жизнью, цифрами и боеспособностью, является геополитика, но такая, как ее понимают русские. Это вселенная, где духи наций и империй борются друг с другом за ресурсы, словно стая собак за кость (часто вблизи этой кости могут оказаться еще и малые нации с их людьми и территориями). Русские мальчики, склонившиеся к мысли, что их личная экзистенция лишь капля в океане русской внеисторической нации, получают почву под ногами – они убеждаются, что жизнь – это лишь поле битвы, где каждодневно решается судьба их Родины. На войне как на войне, и потому сбить юного патриота с его выстраданной позиции куда как трудно – он подозревает, что его враги с их рациональностью подстраивают ему ловушку. Советское общество называлось марксистским лишь ошибочно – на самом деле это была страна победившего ницшеанства. То есть, пролетарский богочеловек сам создает себе законы. С такими настроениями вспоминать о договорах с какой-то мелкой соседней страной будет как-то непоследовательно.

Важно понять, на каком витке находится сейчас российский имперский дух. По всем признакам – на нисходящем, но всячески желающим быть восходящим. Путин властною рукою свернул свою страну с дороги приобщения к западным ценностям, преподнеся им старые и проверенные – тюрьмы народов, из которой, однако, народы успели поразбегаться. Хватит ли сил у бывших колоний сопротивляться возвращению под российскую державу и хватит ли сил у самой этой державы кого-то таки возвратить? Вот задача, разрешению которой достойно применить силы европейскому культурологу-слависту, потому что другие вопросы суть производные от первой и ее части.

Похоже на то, что только всемирный финансовый кризис и близость неравнодушного 6-го флота США спасли Крым от нашествия северных братишек. Венный парад, начатый в Грузии, пришлось спешно прекратить – навалились дела по спасению личных и государственных золотовалютных запасов. Но приятное воспоминание осталось и настойчиво требует повторения. Русские – в высшей степени дети войны и гром далеких орудий действует на них возбуждающе, как звуки зарницы на старую полковую лошадь – тут речь идет даже о неком условном рефлексе, живущем в национальном сознании. И потому при общении с российскими генералами и их племянниками из московских аналитических центров нужно настраивать себя, как если бы вы говорили с героями Киплинга – ни те, ни другие не поймут, как это им отказывают в праве принуждать слабые народы. Русские оставят Севастополь только как укрепленный район на поле битвы – без патронов, уступая шквальному огню противника, но никак по собственному решению, ибо такое решение полностью противоречит всему строю русской души. В конце концов – где это видано, чтобы за здорово живешь отдавать занятую и освоенную территорию. Тем более, когда в генеральских и прочих головах флот не столько собирающий пожитки квартиросъемщик, сколько плацдарм для возможного завоевания всего Крыма. В итоге получается любопытная картина - столкновение современного правового сознания с геополитикой времен русско-японских войн.

Современная Украина – это изнурительная борьба ее граждан сделать свою страну удобной для жизни. Пожалуй, это единственная ее национальная идея. Комфортная, сытая Украина. За которую не стыдно, и которая не очень-то интересуется остальным миром за пределами Европы. Любовь к традициям, веселью и кухне, к своей хате, может показаться ограниченностью, пока внимательно не рассмотришь, к чему приводит вмешательство в чужие дела. Такой подход несовместим а) с российским духом завоеваний, б) с хозяйничающим на твоей земле героическим российским флотом, и в) с потенциальной угрозой гражданам, если вдруг в Москве решат их к чему-нибудь принудить.

Большой ошибкой, и кажется, украинцы стараются ее не допускать, было бы втягиваться в споры с россиянами в их системе координат – не стоит говорить о боевой славе, теме Севастополя в русской литературе и почему победили немцев, но нужно раз за разом обращаться к конкретике – срокам, арендной плате, количеству условных вагонов, боеприпасов, которые подлежат отправке. Нужно настойчиво интересоваться у своих персонажей типа Литвина, почему по его мнению «российский флот защищает интересы Украины» и что он думает о своем политическом будущем с таким уровнем компетенции. С севастопольцами нужно говорить на языке бизнес-планов и цифрами увеличения рабочих мест.

Во всяком случае, мифологизированное сознание хорошо тем, что поддается деконструкции, и нет ничего лучше для этого, чем четкий, понятный и привлекательный план на будущее. Мировоззренческие системы, в том числе и русское военное сознание со временем изменяются, но сейчас ни в коем случае не стоит их игнорировать – нет ничего разрушительнее, чем оскорбленная гордость. Об этом говорю как русский.